Глава XXI - Стеклянная крыша

Линда пробыла под стражей в полиции несколько дней. Она спала в тепле, ела, когда чувствовала голод. Ее следовало арестовать раньше. Ее подвергли нескольким допросам, а затем Республика решила, что у нее достаточно нелегалов и нелегалов, о которых нужно позаботиться, чтобы добавить к этому ссору, которая выдавала себя за королевскую принцессу. Поэтому было решено изгнать его с территории как можно скорее.

На этот раз администрация работала быстро. Менее чем через неделю ее отвезли на бронированном грузовике в аэропорт Шарля де Голля, а затем посадили в самолет в окружении двух жандармов, руки которых были скованы наручниками за спиной, как у преступницы.

Прибыв в Софию, они вытащили ее из самолета и освободили запястья. К её удивлению, они бросили его на асфальте и снова заняли свои места на борту.

«И я! Что мне теперь делать?

–Ты? Ты справляешься.

–Это весело!»

Более 400 километров отделяют Арклоу от столицы Болгарии. Дорога проходит через гористые, почти необитаемые районы, проезжие части часто узкие и разрушенные.

Линда схватила свой багаж и направилась к выходу из аэропорта. Ее подошвы, все более изношенные, позволяли гравию попадать ей под ноги, что причиняло ей боль.

Она уехала из города, путешествуя сначала автостопом. Затем его экспедиция стала более трудной пешком, на тракторе, иногда даже на конной повозке, ночевал в сараях, клянчил хлеб, воровал яблоки, избивал нескольких головорезов, на которых крестьяне охотились с вилами…

За это время во дворце короля ничего не изменилось. Вальдемар, выглядевший в своем инвалидном кресле постаревшим на двадцать лет, вперил взгляд в сени. Владимир стоял в стороне, уткнувшись в свои книги. Эва, стоявшая рядом с отцом, устала.

«Отец, мне так грустно видеть тебя в таком состоянии. Доктор Иванов еще раз сказал Тебе: Тебе следует покинуть Арклоу, уехать в горы, сменить обстановку. Забыть. Забыть особенно.

–Как я могла забыть, моя бедная девочка? Как я мог это сделать?

–Вспомни, что всего год назад ты еще мог ездить верхом. За несколько недель ты превратился в старика. С тех пор, как этот урод ушел вдаль, ты потерял вкус к жизни.

–Как грубы твои слова! Линда не урод, она легкомысленный подросток. Она ничего не знает о жизни. Я, конечно, хотел научить ее этому, но я плохой учитель. Она сбежала из дома, жаждая свободы. Этот жестокий мир, который нас окружает, откроет ей то, чему я не смог его научить. Она вернется, в синяках, со сломанными крыльями, умоляя нас о помощи.

–Она не вернется. Зачем упрямиться? Прислушайся к совету своего врача: уезжай в отпуск, больше не думай о ней. Забудь о ней. Она причинила нам слишком много боли. Ты уедешь в инвалидной коляске, вернешься галопом.

–Я никуда не уйду. Я останусь под этим навесом, пока она не вернется. Я хочу быть здесь, чтобы поприветствовать её.

–Твое упрямство убьет нас.

–Сейчас ей исполнилось девятнадцать. Как, должно быть, она изменилась! И я надеюсь, что она повзрослела. Знаешь, молодость — недостаток, который мы понемногу исправляем каждый день. Ты будешь поражена, когда она вернется. Её характер сформируется. Она будет более справедливой, менее эгоистичной. Она будет немного благодарна своему старому отцу.

–То, что нужно услышать! Благодарность, любовь к ближнему, вот слова, отсутствующие в его словаре. Все, что она знает, это желание: желание обладать, желание сокрушить, желание сломать, желание мучить. Ах! Бедные мы!

–Это правда. Но помни это слово: Бог милует смиренных и сопротивляется гордым. Линда, должно быть, почувствовала это сопротивление. Это единственное, что может остановить её: сопротивление благодати. Когда она вернется, у нее будет много приятных впечатлений, о которых она нам расскажет.

–Отец, она не вернется. Она больше не вернется. Ты так долго ждала его, каждый день, с утра до вечера, стоя перед этим эркером и глядя вдаль. Ты больше ничего не делаешь. Каждый день тебе кажется, что ты видишь ее в глубине парка, а она садовник или прислуга. Отец, я не хочу добавлять к твоей печали, но ты хорошо знаешь, что говорят по всей Силдурии: утверждают, что она покончила жизнь самоубийством в парижском метро. Другие слухи утверждают, что она была убита при загадочных обстоятельствах или что она бросилась в Сену. Оставь эту надежду на призрачное возвращение.

– Вот слухи, которые противоречат друг другу. И, как и все слухи, это ложь. Я совершенно убежден, что она жива и по-прежнему прекрасна. Пока я не увижу ее изящное тело, распростертое в деревянном гробу, я буду верить, что она жива. И я буду неподвижно сидеть в этом инвалидном кресле перед этим бокалом, смиренный, ожидая этого чудесного дня.

–Прекрасный день для тебя, но для меня это будет день траура. Мне слишком больно видеть, как ты томишься от любви к этой гарпии. Ты же знаешь, как я ее ненавижу. С того дня, как она меня... ах! Боже мой! У меня горят щеки, когда я вспоминаю эти пощечины. Боль, унижение...

–Эва! Моя бедная девочка! Это очень горькая обида за несчастную пару пощечин.

–Мне показалось, я почувствовала, как моя голова лопается под силой его рук.

–Она причинила мне гораздо больше вреда, чем тебе. Мне следовало бы ненавидеть ее еще больше. Разве она не унизила меня? Мой народ показывает на меня пальцем как на трусливого отца и малодушного короля. Неужели она украла только мои деньги! Она украла у меня мою честь, мою надежду, мою отцовскую любовь. Она также украла мою жизнь и здоровье. Именно из-за его жестокости я стал таким. Ты скоро станешь молодой королевой, полной сил и ума. Я опустошен, безнадежен. И все же я люблю ее и буду любить до самой смерти. Она моя дочь, которую твоя любимая мать родила в страданиях и нежности. Ненавидеть Линду, значит ненавидеть себя.

Я для тебя ничего не значу? Что мне нужно сделать, чтобы ты понял, что я существую? Должна ли я сделать тебе хуже, чем то, что она сделала с тобой? Что я для тебя? Наследная принцесса? Последнее средство династии? Но мне плевать на династию и плевать на трон Силдурии. Чего я требую, так это немного любви и внимания. Но всю любовь, которой ты обладаешь, ты отдал этой гадюке».

Похудевшее лицо старика раскраснелось от радости, когда он говорил о своей потерянной дочери и глубокой надежде найти ее снова. А Эва, наоборот, напряглась. Она взбесилась, выдавая ненависть, которую питала к своей младшей сестре, и раздражение от того, что ее отец упорно продолжал любить ее.

«Эва, мое бедное дитя! Кто заставил тебя поверить в такое? Разве я недостаточно люблю тебя? Если я не смог показать это тебе или если я обидел тебя, я умоляю тебя простить меня за это. Умоляю тебя, не держи на меня эту горечь.

–Умолять, всегда умолять, всегда ползти. Вот он, король Силдурии! Всегда лицом вниз!

–Наконец-то, моя бедная любовь, ты должна меня понять. Мне повезло, что ты каждый день рядом со мной, что я могу в каждый момент созерцать твое лицо, которое меня утешает, извлекать выгоду из каждого момента твоей заботливости и доброты. В то время как Линда, твоя бедная младшая сестра, сама отправилась нырять в бассейн, полный акул. Ты считаешь неприличным, что я беспокоюсь о ней?

–Линда! Линда! Линда! Линда! Опять Линда! Всегда Линда! Я рассказываю тебе о себе. В тысячный раз я пытаюсь привлечь твое внимание, а ты снова говоришь мне о Линде. Есть запретная граница, и ты ее пересек. Я ненавижу Линду, и я тоже тебя ненавижу, потому что ты живешь только ради нее. Это она живет в тебе. Ты стал тем существом, которое я презираю. Для меня Линда мертва, и ты, ты скоро умрешь, и Линда наконец перестанет существовать в моей жизни. Наконец-то я буду свободна».

Наступила глубокая тишина. Осознавала ли Эва, добродетельная принцесса, насколько серьезны ее слова? Смущенный Владимир сделал вид, что не слышит. Наконец король поднял голову, отягощенную этим новым горем.

«Меня убили дважды: она год назад и ты сегодня. Может ли старик пережить два удара ножом в сердце?»

Затем, повернув свое инвалидное кресло, он повернулся к Владимиру, все еще уткнувшемуся носом в свои исследования.

«Мастер Владимир, вы только что стали свидетелем этого прискорбного инцидента.

–Несмотря на меня, Сир. Семейная жизнь Вашего Величества меня не касается, но, занимаясь учебой, я подслушал ваш разговор.

–И каково же ваше мнение?

–Скромный учитель, которым я являюсь, не имеет права судить о королевских делах, и мне очень неловко высказывать свое мнение. Конечно, отношение принцессы Евы бесконечно прискорбно. Тем не менее я думаю, что Её Высочество произнес эти неприятные слова под давлением гнева, и что они не являются отражением её мыслей».

Увы, напрасно философ пытался смягчить ситуацию. Эва дала волю своей ненависти, которую так долго сдерживала:

«Это слова, которые ранят и убивают. Но я слишком долго ждал, чтобы сказать их. Подобно вулкану, сдерживающему свой огонь в чреве земли, я позволил своему гневу и ненависти разгореться в глубине моего сердца до того дня, когда глыба скал уступит место давлению лавы. Сейчас день извержения и день опустошения.

–У короля Вальдемара больше нет дочерей, - ответил отец с рыданиями в голосе, - а у Силдурии больше нет королевы. Такое предательство невозможно представить. Мастер Владимир, пожалуйста, составьте акт, который лишит принцессу Эву права наследования моего королевства. Мне останется только расписаться в своей печати.

–Королевская власть меня не интересует, - презрительно сказала принцесса.

–Могу ли я предложить Вашему Величеству отложить вынесение приговора на время, чтобы страсти улеглись?

–Прошу вас, мастер Владимир. Это решение жестоко и для меня.»

Повинуясь своему королю, Владимир вытащил из ящика письменного стола, где он работал, лист того самого королевского бланка, который подарил Линде почти неисчерпаемое богатство. Этот собирался нести в своих строках позор Эвы. Слуга написал, король подписал. Складка была безвозвратно запечатана.

«Сир, - продолжал ученый, протягивая ему письмо, - позвольте мне задать только один вопрос: кто сменит вас на троне Силдурии?

-–Линда.

–Линда не вернется, - жестоко настаивала Эва. Она мертва».

Все эти эмоции придали Вальдемару некое подобие бодрости, его лицо стало менее морщинистым, руки вцепились в подлокотники кресла для инвалидов, и он, казалось, даже забыл о своем параличе и попытался встать.

«Линда жива», - ответил он с уверенностью в голосе, которую вселяет надежда. Она вернется. Она будет править. И я смогу обнять ее перед смертью.

–А если она не вернется?

–На случай, если моя бедная дочь окажется права, и если я умру до ее возвращения, Бог решит между новой династией или республикой».

 

далее